uyanaev_s_v_
Активный поворот политики России в сторону Востока, в первую очередь в сторону Китая и Индии, проходит отнюдь не безоблачно. Необходимо учитывать «фактор США» и их санкций, а, значит, к треугольнику Россия - Китай - Индия добавляются треугольники США - Китай - Индия и США - Россия - Индия. В этом переплетении страны должны лавировать и осторожно искать возможные пути развития взаимного сотрудничества, чтобы не попасть под американские санкции.
Об этом специальный корреспондент «Интерфакса» Вячеслав Терехов беседует с заместителем директора Института Дальнего Востока РАН Сергеем Уянаевым.
Индия в варианте экономического хаба? Возможно, но лишь теоретически….
В первую очередь речь зашла о «геометрии» отношений Китая, Индии, России и США, а также о влиянии Вашингтона на сотрудничество с российскими партнерами на востоке.
Уянаев: Да, мы вполне оправданно говорим о Соединенных Штатах как об игроке, который присутствует во всех регионах. Часто в связи с этим, действительно, пользуемся теми дефинициями, которые вы упомянули, - различного рода геополитические конфигурации, или треугольники. Это в основном виртуальные конструкции, которыми оперируют эксперты и политики. И когда мы говорим, скажем, о треугольнике Китай - Индия - Соединенные Штаты или Россия - Индия - те же Соединенные Штаты, то мы имеем в виду некие тенденции взаимовлияния.
Именно поэтому, говоря сегодня о повышенном значении для России взаимодействия с ее традиционными партнерами на востоке - Китаем и Индией, мы вынуждены думать о том, а как на это реагируют США. А они уже громогласно заявили о санкциях не только против России, но и против тех, кто в «подсанкционных» областях будет с нею сотрудничать.
Используя затронутую тему «геополитической геометрии», мы не можем не вспомнить о так называемом треугольнике Киссинджера. Известный американский политик считал, что в любом треугольнике, где есть угол США, они оказываются в наиболее выигрышном положении, если поддерживают более высокий уровень отношений с двумя другими углами, чем эти углы между собой.
В отличие от периода советско-китайского противостояния, когда треугольник США - КНР - СССР был «классикой по Киссинджеру», сейчас ситуация иная: у России прочные и стабильные отношения как с Китаем, так и с Индией. Вот почему, стремясь продавить выгодную для себя ситуацию в треугольниках (продолжаем геометрическую лексику) РФ - КНР - США, РФ - Индия - США, Вашингтон пытается разрушить связи Москвы с Пекином и Дели. А в качестве инструмента активно использует тот же санкционный шантаж - против КНР и Индии уже в виде угрозы вторичных санкций.
Естественно, все эти моменты приходится учитывать и Москве, и нашим китайским и индийским партнерам.
— В связи с этим ученые-политологи предлагают различные варианты развития взаимоотношений. В частности, предлагается даже использовать известный в газовой сфере вариант хаба. Но речь идет уже не о газовой торговле, а, например, о сфере приобретения технологий, которые Россия, исходя из угрозы все тех же санкций, приобретать не может. Предлагают такой вариант: Россия что-то продает или покупает, скажем, в Европе через Индию. Такого рода индийский хаб возможен?
Уянаев: Теоретически - почему бы и нет! Но только чисто теоретически, потому что, даже если начнется подготовительная работа для осуществления этой идеи, за нею будут пристально наблюдать за океаном. Плюс - это пока можно видеть чисто рамочным направлением. Реально же стоит, на мой взгляд, отталкиваясь от текущей повестки российско-индийского сотрудничества, иметь в виду реально существующую структуру двусторонних отношений. В экономике она достаточно узкая. Наш товарооборот составляет сейчас 12 миллиардов долларов, в то время как у Индии с США - почти 160! Скромны заделы и в российско-индийском инвестиционном сотрудничестве. Хотя бы поэтому индийская площадка для создания такого многовекторного торгового хаба пока слишком мала.
Индия испытывает большую потребность в импорте углеводородов. Доля России при этом весьма невелика - не более 1,5% по нефти и 2% по СПГ. В абсолютных цифрах это 0,7 млрд кубических метров газа и 2,6 миллиона тонн нефти, поставленных, например, в 2020 году. Все это, естественно, поставляется по морю. Потенциально мы могли бы увеличить поставки. В свое время даже обсуждался вопрос о строительстве нефте- и газопровода из России через территорию Средней Азии, Западного Китая в Индию. Но это очень дорогостоящая штука, там необходимо осуществить переход через высокогорные хребты и перевалы. И до какой-то предметной проговорки уже на уровне непосредственного нефтегазового и транспортного сообщества дело не дошло.
Тем не менее на индийском направлении даже те небольшие возможности, которые мы имеем, мы, во-первых, должны сохранить, во-вторых, должны пытаться их наращивать. Возможности здесь есть.
— В чем они заключаются?
Уянаев: Во-первых, могли бы более широко привлекаться индийские инвестиции в нефтегазовые проекты на российской территории. Такие примеры есть. Это известный нефтяной проект Сахалин-1, это упомянутые поставки СПГ, которые будут нарастать в рамках уже реализуемых соглашений, это привлечение индийских инвесторов в проекты добычи, как это имело место, например, в 2016 году, когда Индия приобрела долю в Ванкорском нефтяном месторождении. Велись также переговоры об участии индийского капитала в проекте Арктик СПГ-2. Такое сотрудничество, в том числе по проектам, где Индия, вкладывая свои средства, априори являлась бы хозяином определенных добываемых объемов. Вопрос в оптимальной логистике с учетом отсутствия связывающих трубопроводов и в способах противодействия санкциям, которыми грозят США. В этом направлении мы могли бы продолжать работать.
Разумеется, совместное преодоление трудностей значительно укрепило бы наши экономические отношения. Но Вашингтону, повторим, это невыгодно. Недавно президент США Байден во время виртуального саммита в очередной раз долго и упорно призывал индийского премьера Моди откликнуться на призыв свободного мира и присоединиться к антироссийским санкциям в связи с украинскими событиями. Моди терпеливо выслушал его и сказал лишь о необходимости «скорейшего политико-дипломатического решения» кризиса.
Показательно, что после объявления антироссийских санкций премьер Индии создал специальную рабочую группу, чтобы просчитать их влияние на экономику страны и минимизацию потерь. Была создана также рабочая группа для проработки альтернативного доллару механизма взаимных расчетов. И на индийском направлении, надо полагать, это будет сделано.
— По-моему, уже делается. Сообщалось, что обе страны разработали свой аналог SWIFT.
Уянаев: Это так в том смысле, что есть задача уйти от внешней зависимости, в том числе за счет перехода в оплатах на свои валюты. Вообще, идея пересчета торговых операций в национальных валютах не нова. Мы об этом говорим много лет. Но, отвечая на вопрос, почему это до сих пор не реализовано, мы должны опираться, видимо, на специальные финансово-экономические категории. Не будучи финансистом или экономистом, предположу, что речь, прежде всего, идет о волатильности рубля. Для того чтобы обменные операции совершались без потерь для той или иной стороны, они все равно должны при пересчете иметь какой-то эквивалент. Применительно к российско-индийской торговле по формуле рупия-рубль речь, насколько я знаю, идет об ориентации на китайский юань.
При сугубо двусторонних операциях, по-моему, технически это реализовать совсем не сложно. Для этого не нужна штаб-квартира SWIFT под Брюсселем. Но если мы замыкаем торговые отношения в рамках какой-то более-менее широкой группы стран, того же объединения БРИКС или, например, ШОС, то, вероятно, тогда нужно подумать о своем SWIFT, который бы, добавляя толику совсем не нереального юмора, находился бы, скажем, где-нибудь под Смоленском. Но в случае России и Индии достаточно площадки двустороннего взаимодействия.
То же самое касается и торговых расчетов между Россией и Китаем. Хотя, если продолжать эту тему, то, наверное, в операциях рубль-юань все равно - хотим мы или нет - нам нужно будет ориентироваться на какой-то эквивалент.
— Какой?
Уянаев: Что это может быть, кроме евро и доллара, я, не являясь, повторю, профильным специалистом, честно говоря, не знаю. Будем надеяться, что таковые нам подскажут, и дело будет продвигаться.
— Я как-то спросил у крупнейшего профессионала-академика: если золото и валюта — это плохо, то что лучше? Ответ был: да, это плохо, но лучше еще ничего не придумали.
Уянаев: Поэтому мудрые китайцы давно говорят об интернационализации юаня. Но как люди, рассчитывающие свою политику на десятилетия и столетия, они всегда подчеркивают: такой переход не может быть сделан одномоментно, это долгий-долгий процесс, где введение тех или иных новаций не должно ломать сегодняшние механизмы, поскольку иначе это ухудшение ситуации.
…Зато политический хаб уже работает!
— Мы стратегические партнеры с Индией и Китаем, но отличия весьма весомые!
Уянаев: Давайте начнем с общих определений. И в том, и в другом случае мы имеем очень высокий официальный статус отношений.
Отношения с Китаем мы уже не один десяток лет называем отношениями стратегического партнерства. При этом очень много значат сопутствующие определения. У нас с Китаем всеобъемлющее стратегическое партнерство, иногда к дальнейшей расшифровке этого понятия прибавляются такие определения, как отношения стратегического партнерства и доверительного взаимодействия. Дипломаты эти определения придумывают неслучайно, они характеризуют в том числе и наполнение содержания этих отношений.
Обратимся к отношениям с Индией. Это тоже достаточно уникальная форма, больше нигде ее нет - это особо привилегированное стратегическое партнерство. Согласимся, эти слова уже привлекают внимание.
Второй момент общий и для той, и для другой страны. В концепции внешней политики России - основополагающем документе для нашей дипломатии - традиционно и Индия, и Китай выделяются как основные приоритеты России, по крайней мере, применительно к Азиатско-Тихоокеанскому региону. Здесь мы имеем сходство глобальных внешнеполитических приоритетов. На чем, собственно говоря, базируется наше достаточно очевидное международное взаимодействие? Это приоритет взгляда на основы международного порядка - это многополярный мир.
Третий момент, он может быть связан со вторым. Мы активно участвуем в тех международных структурах, которые условно можно назвать неатлантическими, - это ШОС, БРИКС, это такой диалоговый формат, где заняты все три страны на одной площадке: Россия, Индия, Китай. Трехсторонний диалоговый формат - его называют РИК - может быть не слишком на слуху, но действует уже 20 лет и свою функцию некоего ретранслятора широкого международного сигнала, что три страны способны занимать общую позицию по сходным для каждой из них вопросам, он выполняет, и такая площадка у нас существует. Далее в обоих случаях мы имеем дело с наличием многоярусного и многопрофильного механизма сотрудничества, который позволяет Москве вести сотрудничество с Пекином и Нью-Дели по самой широкой двусторонней и международной повестке - от экономики до безопасности, от обороны до гуманитарного взаимодействия. Таковы хотя бы основные моменты, которые показывают, насколько нам одновременно важны и тот, и другой партнеры.
Есть, конечно, и особенности. С Китаем на порядок выше объем торговли. Но в случае с Индией, в отличие от Китая, мы имеем тот уникальный случай, когда в наших двусторонних с ней отношениях исторически вообще отсутствовали сколь-нибудь значимые политические проблемы.
Да, сегодня мы вряд ли вправе не замечать укрепления отношений Нью-Дели и Вашингтона. Но одновременно как раз применительно к Индии, на мой взгляд, уместно говорить о значении политической поддержки с ее стороны. Индия является достаточно уникальной страной еще и в том смысле, что в последние годы ей удается быть достаточно очевидным бенефициаром в условиях реальных или потенциальных трансформаций международной архитектуры. Она умудряется поддерживать высокий уровень отношений одновременно и с Соединенными Штатами, и с Россией, будучи востребованной, как мы говорим, «по обе стороны Атлантики».
Более того, американцы, если обратиться к совместным американо-индийским декларациям последнего времени, опасаются давить на Индию, с тем чтобы не потерять такого значимого союзника, на которого они рассчитывают в том же самом противостоянии с Китаем. И Индия великолепно пользуется этим положением. Но нам, включенным в эту игру, нужно тоже пользоваться такой ситуацией, имея в виду, что Индия служит сдерживающим фактором для действий Вашингтона. В этом я вижу возможности политической поддержки со стороны Индии наших позиций.
Но и это еще не все! Мы в последнее время говорим о косвенной угрозе создания «дальневосточного НАТО»: это четырехсторонняя система диалога QUAD. Если обратиться к документам QUAD, в том числе по итогам министерской встречи 11 февраля в Австралии, прошедшего вскоре виртуального саммита «четверки», то можно обнаружить, что в финальных документах отсутствует агрессивная военно-политическая риторика. «На полях» и в кулуарах мероприятий QUAD можно говорить о чем угодно, но в финальных документах ее, в том числе по «украинскому сюжету», практически нет. И серьезные наблюдатели, эксперты подчеркивают, что это заслуга Индии. Именно она не дает этой структуре, по крайней мере на сегодняшний день, развернуться в таком направлении, которое преследует Вашингтон, - антикитайском, антироссийском и так далее.
— Тогда, может быть, и что не менее значимо, надо говорить не о важности Индии для нас как перспективного экономического хаба, а как об уже сложившемся политическом хабе?
Уянаев: Политическом? Да, это хорошая формулировка.
— Получается, что в киссинджеровском треугольнике Россия — Китай — Индия один угол выгоден для нас с экономической точки зрения, другой с политической?
Уянаев: Я бы не стал делить наши отношения с ними на более важного и менее важного партнера. Во-первых, в тот момент, когда США объявили об антироссийских санкциях, а затем и прямо предупредили Китай о том, что он будет испытывать серьезные риски в случае продолжения тесного сотрудничества с Россией, в том числе по углеводородной тематике, Пекин в ответ твердо заявил, что он намерен продолжать энергетическое сотрудничество с РФ как отвечающее его интересам.
Наивно предполагать, что в действия китайцев не будут вноситься под давлением США соответствующие корректировки. Как уходить от санкций, как делать их наименее болезненными - такие вынужденные шаги вполне вероятны и в чем-то могут осложнять взаимодействие с РФ. Но стратегическое направление объявлено. Тем более что для Китая поставки нефти по безопасному сухопутному маршруту изначально являются предметом очень большого интереса и необходимости. Поэтому можно предполагать, что по нефтяной и газовой теме с Китаем у нас отношения все-таки будут продвигаться более-менее нормально, и мы будем искать какие-то варианты, чтобы минимизировать влияние западных санкций.
Другое дело, и на мой взгляд, это очень важно, как нам действовать в случае, если действительно Западу удастся реализовать те шаги, которые они сейчас разворачивают по достаточно быстрому избавлению от зависимости от российских углеводородов.
Тогда у нас на западном направлении высвобождается достаточно большое количество невостребованных объемов и возникает вопрос - как нам чисто логистически доставить их в восточном направлении?
А в этом случае самое важное значение приобретает вопрос о наличии единой трубопроводной системы, которая объединяла бы соответствующую инфраструктуру западной и восточной частей страны. Актуализируются, на мой взгляд, такие проекты, как уже давно инициированный газовый проект «Сила Сибири-2», который в части транспортировки газа теоретически способен обеспечить такое объединение. Конечно, это грандиозный капиталоемкий и трудозатратный проект, который реализуется не за день и не за год...
Соединять и перенаправлять будем уже не реки
— Будут соединять трубопроводы?
Уянаев: Сейчас поставки нефти и газа в Европу ведутся из Западной Сибири, с Ямала. Одновременно еще с советских времен есть реально существующая трубопроводная сеть, в частности, действующий нефтепровод из Самары, который уходит в Казахстан и соединяется с трубой, которая ведет на границу с Китаем. Определенные объемы российской нефти по этому маршруту, правда весьма пока незначительные, перекачиваются и сегодня. Иными словами, в рамочном плане (точнее скажут опять-таки специалисты) есть базовая логистическая возможность переброски нефти с запада на восток.
Аналога мы не имеем по газопроводной системе. И как раз в рамках упомянутого проекта «Сила Сибири-2», по которому западносибирский (а значит, и идущий ныне в Европу) газ по прямому трубопроводу будет выходить в Западный Китай, есть возможность объединить и газопроводные отечественные системы. Один из предполагаемых маршрутов «Силы Сибири-2» - через западный (алтайский) 55-километровый участок российско-китайской границы.
То есть для того, чтобы снизить риски потенциальных потерь, которые мы понесем при условии отказа Запада (Европы) от наших углеводородов, мы должны обращать внимание и на возможности сегодняшнего дня (наращивание экспорта «на восток» в рамках имеющихся логистических инструментов), и на потенциал, связанный с реализацией неких достаточно трудоемких среднесрочных и дальнесрочных проектов.
Остаются два угла: Китай и Индия, но им мешает стратегическое недоверие!
— Нам остается рассмотреть положение двух углов в тех треугольниках, где есть Китай и Индия, то есть отношения между ними. От этого во многом зависит и политика стран в других углах: России и США.
Уянаев: Китайско-индийские отношения - это отдельная тема. К сожалению, прогнозировать, что в этих отношениях произойдет какой-то решительный прорыв, достаточно сложно. На него можно было надеяться лет эдак 15-17 назад, когда стороны на долго идущих переговорах о границе говорили о возможности устранения главного яблока раздора - территориального спора.
К сожалению, надежды тогда не оправдались, и в целом стороны зеркально продолжают занимать позицию «ни пяди земли». Хотя периодически они обращают внимание на тот же опыт нашей страны и КНР, когда после 40 лет переговоров им удалось решить такой же непростой вопрос. Но пока есть только некие общие оценки того, что «да, опыт соседей полезен». Компромиссная суть этого опыта, напомним, была достаточно очевидной и сводилась, если хотите, к тривиальной формуле «50 на 50». Между Китаем и Индией она остается пока невостребованной, каждая из сторон продолжает настаивать на собственном видении линии разграничения, в том числе в части легитимности соглашений и договоров, заключенных еще в период Британской империи.
И это серьезно отравляет двусторонние отношения. Казалось бы, достигнуты за последние 15-20 лет очень серьезные успехи на поприще двусторонних экономических связей. Выстроен очень серьезный механизм двустороннего сотрудничества. Скажем, тот же объем торговли, если мне память не изменяет, с 15 млрд долларов в середине 2000-х годов сегодня увеличился в восемь раз до 125 млрд. Возрос объем взаимных инвестиций и так далее. Стороны стали активно взаимодействовать на международных площадках. Ежегодно проводились взаимные визиты и встречи на высшем уровне. Но вот стоило «вспыхнуть спичке» на границе в июле 2020 года, как она мгновенно обрела форму конфликта. И не просто мелкого, а самого чувствительного за последние десятилетия: случились первые за истекшие 45 лет человеческие жертвы.
Есть сдерживающие механизмы, чтобы пограничные конфликты не перешли в открытую войну. Не буду вдаваться в подробности, но благодаря им удалось острую фазу достаточно быстро погасить.
Кроме пограничного вопроса есть тибетский вопрос. Это присутствие на индийской территории Далай-ламы и его сторонников, которых Пекин обвиняет в ведении антикитайской деятельности. Индия, правда, это отвергает, говорит о том, что условием их пребывания на индийской территории является отказ от политической деятельности. Но тем не менее эта проблема отрицательно влияет на взаимные отношения.
Ну и, на мой взгляд, далеко не последним в этом списке стоит вопрос о геополитической конкуренции, которая имеет место между Китаем и Индией. Все это в итоге складывается в стратегическое недоверие. Эти факторы взаимно подпитывают друг друга: недоверие мешает решать пограничный вопрос, в свою очередь пограничный и тибетский вопрос усугубляет это стратегическое недоверие. Вот такое переплетение.
Поэтому сегодняшние китайско-индийские отношения, по крайней мере тот тренд, который выстроился в последние 20-30 лет, я считаю, можно назвать как соотношение этих тенденций: с одной стороны, тенденция позитивного развития, с другой стороны - тенденция противоречий.
— Эту тенденцию противоречий Вашингтон активно использует или побаивается?
Уянаев: Очевидно, что Вашингтону была бы выгодна ситуация напряжения в китайско-индийских отношениях. В желании не утратить рычаги своего глобального и регионального лидерства, объективным вызовом которому служит рост Китая, США серьезно рассчитывают на Индию, а еще точнее — на ее противоречия с КНР. Собственно говоря, обращение США к известной концепции Индо-Тихоокеанского региона, которую Вашингтон стремится преломить в военном направлении, — это как раз стремление наладить так называемый более тесный диалог по обороне и безопасности с Индией. Хотя ясно, что цель — сдерживание Китая.
А когда сдерживать Китай с помощью Индии легче всего? Когда у Индии плохие, напряженные отношения с Китаем. Это достаточно очевидно, хотя на словах никто, конечно, не признается, и официально Вашингтон всегда выступает за улучшение китайско-индийских отношений. Более того, насколько мне помнится, президент Дональд Трамп еще в мае 2020 года, в период пограничного обострения, даже предлагал свои некие посреднические услуги. Не воспользовались.
Несмотря на не лучший нынешний этап, в отношениях Пекина и Дели все же есть надежда на потепление. Об этом говорит прошедший месяц назад визит главы китайской дипломатии в Дели. В интересах России, чтобы тенденция позитивного развития в отношениях между этими странами вновь взяла верх.
Источник фото: old.ifes-ras.ru
Источник: scientificrussia.ru
